— Наверное, он не ожидал, что это не Штюрмер будет уговаривать меня открыть сейф, а я его. Помнишь, сколько раз он повторял перед нашим отъездом, чтобы на уговоры не поддавался я? Чтобы ему звонил, если что. А пустые подписанные бланки — это когда уже всё, край. Оружие последнего шанса. Сколько там их осталось у нас? Шесть, вроде?
— Угу. Зря мы четвёртый испортили. Можно было тремя обойтись.
— Ничего не зря! Ты что, не заметил, что ли?
— Чего не заметил?
— А того. Вспомни, когда Дзержинский сказал всё же, что согласен собрать и возглавить Моссовет и ЧК?
— Эээ… Когда внимательно прочитал указ из второй папки.
— Вот! Именно этот указ и стал последним пёрышком, что сломало спину верблюда. А как он вычислил то, что мы ему не все бумаги отдали, а?
— Да, блин, могуч. Шерлок Холмс, блин. По одному моему взгляду понял! Раз, говорит, приоткрывал папку, прежде, нежели мне передать, значит не уверен в содержимом. Ещё, значит, одна есть, похожая. А в ней что? Я только не понял, нафига ему эта бумажка. Мы ведь сжечь её предлагали. Он же с собой забрал. Переложил в первую папку, в самый низ, и унёс.
— Наверное, на память сохранить хочет. Думаю, очень у немногих людей дома хранится Высочайшее повеление об их собственной незамедлительной казни. Возможно, таких и вовсе нет.
— Возможно. А станет персонажем Истории, она и для музея сгодится.
— Так что не жалей о бланке, Петь. Не зря мы его потратили, ой не зря. Дзержинский понял, что играть мы будем серьёзно. Если понадобится — грязно. Ты же с Борисом Владимировичем три часа вокруг него хороводы водил, наизнанку выворачивался, уговаривая. А тебе достаточно было протянуть руку, и через десять минут Дзержинского к стенке прислонили бы. Прямо в Кремле.
— Дык, я хоть и пионер и в комсомол лишь из-за увечья вступить не успел, но не осёл же! Пионерский галстук на шее отсутствия мозгов не означает. Понимаю, что оставлять в живых враждебного Железного Феликса — глупость великая. Или он идёт с нами или… уже пришёл.
— Вот и он тоже понял сие. Он же, если разобраться…
— Лёха!! Задолбал! Хватит в носу ковыряться! Быстро, встал и пошёл мыться! Ты долго собираешься мокрым сидеть? Мало того, что неприятно, так ещё и простудиться можно.
— Ладно, ладно. Не шуми, Петь. Пошли мыться. Мне же и самому в мокром противно…
* * *
(Алексей)
Господи, помоги. Петя, не упрямься, пожалуйста. Знаю, что не веришь, но… Попроси и ты Его. Пожалуйста, Петя. Давай вместе. Кроме Него уже никто не поможет. Господи, что же натворили-то мы! Какие же мы ещё дети. Глупые дети. Помоги, господи!
Свечка. Ещё одна. Молиться. Мне больше не остаётся ничего. Как я глуп!
Отец едет. Что будет. Ой, что будет! Как же я боюсь за него! Папа. Бедный, несчастный папа. Я так люблю его. И пусть вчера он накричал на меня по телефону. Пусть. Я заслужил. Всё равно я очень его люблю и боюсь за него.
Но как же я глуп! Ведь чувствовал, чувствовал я, что эта Петина идея со "встречным палом" — дурость. Но позволил уговорить себя. И Борис Владимирович тоже хорош. Согласился с бестолковым мальчишкой. Ведь даже если мои и Петины годы сложить, то и тогда у меня возраст меньше тридцати лет будет. А он человек пожилой, опытный. И не остановил меня. Вот и сидит теперь тут вместе со мной.
В Лавру Петька сбежать собирался. Ага, сбежишь тут. Да и толку-то туда бежать? Что в Кремле сидеть, что в Лавре. Какая разница?
Революцию я до лета задержать пытался. Идиот. В результате, похоже, лишь ускорил её. Всего лишь четырнадцатое февраля, а уже началось. Только у нас тут пожар гражданской войны занялся не в Питере, как в мире Петьки, а в Москве. Москва горит.
Не буквально горит, не как при Наполеоне. Но… вскоре может и буквально загореться. Власть в городе сейчас не пойми чья. Отец отставил меня от генерал-губернаторства и вернул обратно должность губернатора Московской губернии Никите Татищеву. Вернее, издал указ об этом. А ещё приказал арестовать Штюрмера за измену. Оба приказа исполнены не были.
Татищева ещё до указа о возвращении ему губернаторства посадили в тюрьму. Вместе с некоторыми его ближайшими помощниками. И городского голову Челнокова. И бывшего командующего округом Мрозовского. До кучи ещё и предводителя дворянства Базилевского замели, хотя тот и вовсе ни при чём был.
Кто посадил? ЧК, кто же ещё. Эти две буквы рядом у нас постепенно начинают приобретать примерно тот же смысл, что и в мире Петьки. Уже и слово "чекист" возникло. Во всяком случае, в Москве его уже знают.
А вот Штюрмера арестовать не смогли, несмотря на указ императора. На свободе Борис Владимирович. Если это можно так назвать. Ибо покидать Кремль ему, равно как и мне, без предварительного уведомления о том руководства ЧК, настоятельно не рекомендуется. А ЧК — это не та организация, чьи настоятельные рекомендации можно игнорировать.
Красная гвардия вообще как-то удивительно быстро возникла. После того нашего разговора с Дзержинским прошло всего чуть больше недели, и на улицах Москвы появились вооружённые люди в красных нарукавных повязках. Причём сразу много. По-моему, там уже и без меня их появление готовилось.
Первое время всё было довольно мирно. У предводителей красногвардейцев имелись мандаты, подписанные товарищем губернатора Штюрмером. Так что видимость некоторой законности была. Во всяком случае, как-то препятствовать деятельности Красной гвардии полиция не пыталась. Но вот потом… Потом этот чёртов Моссовет появился.