Царевич - Страница 13

Петька — бесценный источник информации. Хотя сам он считает, что почти ничего не помнит о настоящем времени. Так оно и есть, не помнит. А вернее, помнить-то он помнит, но воспользоваться своими знаниями не может. Ближайшая аналогия — удаление файлов в считалках. Когда удаляются лишь заголовки файлов, но сама информация на носителе остаётся. Вот и у Петьки так. Он просто не видит своих собственных воспоминаний. Для него их не существует. А я до них добраться могу, мне они доступны.

Вон каких я слов набрался! "Считалка", "файлы". Да, я уже совсем не тот Алексей, коим был месяц назад. Совсем не тот. К тому же, я теперь ещё и здоров! А ведь надежды на исцеление не было никакой. Могло помочь лишь чудо. И оно свершилось. Иначе, как Божьей Милостью случившееся со мной назвать я не могу. Получил разом здоровье и огромное количество ценнейшей информации. Плюс беспокойного жильца в голову. Как говорит Петька, "в нагрузку". Впрочем, теперь я и сам понимаю, что сие выражение означает. Очень многому я уже от него научился.

Даже этот страшный своей циничностью план оклеветать и оболгать прилюдно человека, даже этот план родился у меня исключительно благодаря общению с сознанием несчастного мальчика, который должен родиться почти через сто лет. Пётр — отличный человек, надёжный друг. Но церковь и священнослужителей он не ставит ни во что. Священнослужители для него мало чем отличаются от диких африканских шаманов. А церкви — просто красивые здания.

Но это для него, не для меня! Я по-прежнему не утратил Веры. Хотя Петька меня и воспитывает. Книгу мне рекомендовал прочитать. "Забавная Библия" называется. Он читал её. И я прочитал. Действительно, местами забавно. Один только эпический подвиг Ноя со строительством своего Ковчега и последующим плаванием на нём со всем этим зоопарком чего стоит! Но меня это убедило лишь в том, что и среди священнослужителей нередко встречаются необразованные идиоты. А такое гигантское количество нелепостей, неточностей и нестыковок в Библии наверняка образовалось из-за многочисленных переписываний и переводов её в древности полуграмотными переписчиками. Взяли бы её исправили, что ли как-то. А то ведь, в самом деле, грамотному и внимательному человеку без смеха её читать проблематично.

И хоть крепости в Вере я не утратил, но под влиянием Петьки стал гораздо спокойнее относиться к ВНЕШНИМ атрибутам церкви. Раньше прилюдно солгать в Храме прямо перед алтарём было для меня совершенно немыслимым. Теперь же я считаю, что в особых случаях, если нет иного выхода, то это возможно.

Служба окончилась. Как-то неожиданно быстро она закончилась. На меня смотрят люди. Всё больше и больше взглядов упирается в меня. Петька, перестань! Что хочешь делай, но перестань! Я же сам боюсь! Петька начал петь. Ох, да что ж он творит-то! Другой песни не мог вспомнить?! Ладно, хоть бояться перестал. Господи, прости меня, грешного!

Я ещё раз перекрестился, вышел на середину и встал перед алтарём. Снова перекрестился. А потом… снял сапоги и портянки, после чего завернул вверх обе штанины. В храме тишина. Такая куча народа, но все молчат. Что ещё учудит полоумный царевич?

А я босиком, с подвёрнутыми штанами, подошёл к иконе богородицы, достал из-за пазухи небольшой мешочек и высыпал его содержимое прямо на пол. В мёртвой тишине собора слышно, как сушёный горох раскатился по каменным плитам.

Расстегнул пуговицу и закатал левый рукав гимнастёрки. Господи, помоги! Как же страшно-то! И это ещё Петька помогает мне. Песня, которую он поёт, наполняет его, а заодно и меня, силой и гордостью, изгоняет страх. Я быстро, пока меня никто не успел остановить, выхватил из кармана хирургический скальпель (Колька у отца выпросил) и сделал себе неглубокий, но длинный, сантиметров пятнадцати, разрез на левом предплечье. Кровь так и хлынула. Хотя я всё делал аккуратно и вены не задел. Только кожу разрезал.

Невнятный, изумлённый, многоголосый вскрик-вздох в соборе. А я не теряю времени и, пока люди в шоке, превозмогаю свой животный страх и падаю перед иконой богоматери на колени. Да, именно падаю, а не опускаюсь. На сушёный горох. Больно!

Всё, я свою часть работы исполнил. Петька, бери управление! Чувствую, что тело больше не подчиняется мне. Что ж, пусть партнёр теперь у штурвала постоит. А я помолюсь. Помолюсь за обе наши души. Господи, прости нас.

Петька же стоит на коленях у алтаря со сложенными около груди ладонями и беззвучно шевелит губами. Все, кто видит это, несомненно полагают, будто он читает молитву. И лишь только я один знаю правду. Петька хочет допеть песню, с помощью которой задавил наш страх. Он почти закончил, но всё равно с невероятной гордостью и чувством исполняет последний куплет:

В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны
И красному знамени нашей отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны!..

Глава 8

(Пётр)

Ну, и сколько мне так стоять на коленях? У меня ноги босые замёрзли. А коленкам больно, блин. На горохе-то стоять сушёном. Я уж минут пятнадцать стою, молитвенно сложив перед собой руки. А кровь из раны всё идёт. На полу уже небольшая лужица образовалась.

Хотя… вроде, слабее идёт. Да, точно слабее. В соборе всё такая же тишина. Пятнадцать минут все молчат. Ждут. Меня ждут. Пока на коленях стоял, осторожно глазами косил по сторонам. Заметил, как предстоятель Александр отправил куда-то какого-то попа (дьякона, служку, клирика или как он тут у них называется) [служка]. Тот тихонько, стараясь притвориться ветошью, слинял через небольшую боковую дверцу. Куда это он?