Царевич - Страница 31

Сколько всего дивизий и откуда кайзер решил перевести на восточный фронт Ганс, конечно, не знал. Но сам факт того, что какие-то части сняли с позиций и отправили куда-то на восток, говорит о многом. Вероятно, генералы решили рискнуть. И не может того быть, чтобы это никак не было связано со смутой в России. Конечно, если у них там начались беспорядки, то можно надеяться быстрым решительным ударом опрокинуть фронт и вывести Россию из войны. А затем уже всеми силами атаковать англичан и французов. Если те не нападут первыми, пока западный фронт временно ослаблен. Впрочем, у кайзера есть на то генералы. Уж наверное они это предусмотрели. Либо… либо положение настолько отчаянное, что приходится хвататься за любую, самую призрачную возможность в надежде на удачу и стойкость немецкой армии.

Наконец, солдат закончил со своим рукоделием и встал. Подойдя к кровати, он наклонился, открыл тумбочку и вытащил оттуда жестяную коробку со своим сокровищем. Сахар. Самый настоящий сахар. Целых четыре куска!

В очередной раз солдат порадовался тому, что несколько лет назад бросил курить. Ведь настоящий сахар купить сейчас невозможно. Вернее, возможно, но по совершенно запредельной цене. Столько денег у солдата нет. А вот выменять сахар на папиросы можно. Через неделю в лазарете будет очередная раздача курева и тогда солдат снова попросит свою знакомую медсестру сходить поменять папиросы на сахар.

Солдат бросил кусок сахара в жестяную кружку, ещё раз пожалел о том, что чай у него закончился вчера, вздохнул, повесил на вешалку свою шинель и, хромая, вышел из палаты.

А пока он ходит за кипятком, в мерцающем свете свечи мы можем посмотреть, что этот мужчина вышил на своей шинели. Тем более, повесил он её так, что нам хорошо видна изнаночная сторона.

Неумелые стежки складываются в корявые, но всё равно легко читаемые буквы. Раненый немецкий солдат вышил на шинели своё имя: "ADOLF HITLER"…

Глава 16

(Пётр)

"Состояние стабильное, признаков ухудшения здоровья не наблюдается". Зашибись. Куда уж дальше-то ухудшаться? По-моему, ещё более здоровье ухудшиться не может. Хуже, чем у него, здоровье разве что только у трупа.

Хотя… А когда меня золотой чушкой располовинило, у меня что ли лучше было здоровье? Тут как посмотреть. С одной стороны, мозг мой не пострадал. Я пришёл в себя и всё осознавал. А с другой стороны, у меня не было ни малейшей надежды на выздоровление. А вот у Николая она всё-таки есть. Хоть он и в коме лежит уже больше двух месяцев. Когда придёт в себя и придёт ли туда вообще — непонятно. А светила медицинские лишь разводят руками. Голова, мол, предмет тёмный и обследованию не подлежит.

Вот и печатаются уже два месяца одинаковые бюллетени о здоровье государя: "Состояние стабильное, признаков ухудшения здоровья не наблюдается". И так каждый день, ежедневно.

Покушение не удалось. Вернее, удалось частично. Броня вагона выдержала, но когда сам вагон весь целиком перевернулся, Николай неудачно ударился затылком о медную ручку. И с тех пор в себя не приходил. Он может самостоятельно есть жидкую пищу, но ничего не говорит, никого не узнаёт и не пытается вставать. И сколько он в таком состоянии пробудет — никто не смеет даже предположить.

Лёшка весь извёлся, издёргался. Хочет в Лавру ехать, к отцу. Он там лежит, в Москву его решили пока не перевозить. Но в Лавру меня не пускают. Меня вообще никуда не пускают. Даже в церковь. Даже погулять. Ну, положим, церковь мне не особо-то и нужна. Да и во дворце есть церковь, пусть и небольшая. Но погулять-то! Только ночью.

И кто не пускает? Думаете, ЧК? А вот и фигушки! Борис Владимирович меня не пускает. Опекун мой ненаглядный. А Тихон с ним согласен полностью. Тебе, говорит, Алёша нельзя сейчас так рисковать. Случись, мол, что ещё и с тобой — всё окончательно рухнет. На тебе лишь сейчас вся российская государственность и держится. Ибо ты — символ. Знамя.

Ну, я, в принципе, согласен с ними. Мне на людях лучше поменьше светиться сейчас. А то мало ли в Москве больных на всю голову. Опять выстрелят. И второй раз может и не повезти так. Нда. Грудь почесал. Синяк сошёл там уже почти, но я всё помню. Да и Кремль в Москве-1917, это совсем не то, что Кремль в Москве-2028. У нас туда так просто не пройти. А тут это — проходной двор какой-то. И лавки тут, в Кремле, есть. И церквей много. И просто москвичи гулять приходят. Конечно, охрана на воротах стоит. В башнях и пулемёты установлены. Но револьвер в кармане вполне может кто-нибудь пронести.

Вот и сижу я, как сыч, в Большом кремлёвском дворце безвылазно. Ночью лишь выхожу, когда ворота в Кремль закрыты. И то с конвоем. Ладно, я не жалуюсь. Время появилось, так я пока считалку тут изобрести пытаюсь. А то скучно мне.

Думаете, не осилю? Ну, посмотрим-посмотрим. Конечно, я не пытаюсь создать ничего похожего на мою Соньку или Наташкину Белку, нет. Всё проще. Я когда расшифровку телеграммы Циммермана публиковал, то как-то головой не подумал, а как это, собственно, царевич сумел шифр вскрыть? Не могу же я говорить, что в собственных руках держал незашифрованный оригинал телеграммы. Вот и пришлось выкручиваться. Считалку, мол, я новую изобрёл. Ей и вскрывал.

Поначалу думал муляж какой сделать. Для журналистов. А потом подумал, подумал и решил — а чего муляж-то? Ну-ка настоящую сделаю! Вместе с Лёшкой, конечно. Один-то не осилю. Я же по вычислительной технике много чего читал. Подзабыл, конечно. Так Лёшка поможет. Он совсем хорошо в моей памяти ползать научился. Иногда такое находит, чего я и сам забыть хотел бы. Недавно эпизод обнаружил, где мы с Лёхой Кирилловым во втором классе запечатанную пачку сигарет нашли и на двоих выкурили её за гаражами. Мы — большие! Как я тогда домой пришёл — не помню. Совсем. Даже Лёшка этого найти не смог. Мне в тот раз скорую вызывали, тошнило меня сильно. А мама даже и не ругалась. Только плакала. Неприятно вспоминать.